в эфире служба хорошего настроения
и она  напоминает вам что за счастье надо бороться

поговорим о подкрепляющих эмоциях

в 90 х годах их было маловато:

разрушительный  кризис, дефолт,  сотни тысяч безработных,  курса рубля,  инфляция отток капитала

 Разорившиеся  жили впроголодь, в бесконечных долгах.

 Люди спивались, семьи разваливались. Открывать новое дело было страшно из-за преступности 

 милиционерам приходилось таксовать по ночам или рваться в горячие точки, чтобы получать «боевые»  и  как-то обеспечить семьи.

у многих из-за задержек зарплаты не было денег даже на продукты.

«Люди спасались огородами. Я помню, как мы три месяца питались одними оладушками на воде с бабушкиным вареньем» да и потом если бы не ножки буша то не знаю как и прожили бы семеро

 тогда Экономический кризис совпал с личностным.

   но ныне то по сравнению с тогда не твк уж страшно а главное не ново и привычно — есть подушка безопасности 

 а ВВП — за последние 20 лет увеличилась в 15 раз: с 7 до 110 триллионов рублей. что позволило потратить на помощь бизнесам и населению  10 процентов ВВП, или 165 миллиардов долларов (13 триллионов рублей).

  что такое случилось в этом году?  и вообще что такое счастье?    это только в сибири уныние?   как там дела в европе в сша?

Почему одни люди большую часть времени ощущают себя счастливыми, а другие считают, что жизнь их обидела и обделила? Это удел свыше или то, что человек создает своими руками?

есть люди счастливые, а  есть несчастные. Счастливые – радуются жизни, справляются с трудностями, занимаются своим делом, дарят любовь и получают ее взамен. Несчастные – страдают, завидуют счастью других, вымаливают любовь, а когда ее не получают, то мстят за это 

 Несчастные думают, что счастье дается даром. Они понятия не имеют, какие испытания,  порой, прошли те, кто теперь счастлив. Сколько было ошибок, заблуждений, стенаний и отчаяния. Но  счастливые знают – счастья не получишь за чужой счет. 

Потому что у каждого оно свое. Можно сделать другого несчастным,  способов более чем достаточно, чтобы вырыть другому яму . Вот только, если вы получаете удовольствие от этого процесса, то закрепляете привычку быть несчастным. 

Потому что счастье – оно в обратном. Даже если плохо – не скидывать свою желчь на других, а достойно пережить страдания, укрепив тем самым силу духа и получить за это новый опыт становления и зрелости. Для счастья нужно созреть,  чтобы стать равным тому, с кем это счастье можно взрастить и разделить. Потому что счастье – это не товар, который можно купить, — это продукт твоего собственного творческого проживания.

Несчастных можно понять. У них не достаточно сил, чтобы справляться с тумаками жизни. Но проблема в том, что зачастую их духовное зрение настолько искажено, что они не могут отличить поглаживание от удара.

 Например, судьба дарит несчастному встречу, которая может изменить его жизнь, сделать более радостной, наполнить смыслом. 

Но у несчастного мировоззрение «заточено» на то, чтобы во всем видеть подвох. У него есть опыт отвержения, и чтобы не встретиться с ним в очередной раз, он начинает отвергать сам, еще до того как отвергают его. Он уверен, что когда-нибудь это произойдет.

 А чтобы убедиться в своей правоте, начинает провоцировать ничего не подозревающего партнера. Партнер видит, что его отодвигают и соглашается: ну, ладно, если тебя что-то не устраивает, будем прощаться. Такое поведение идет в разрез с желанием  несчастного. Ведь он хотел, чтобы его начали останавливать, уговаривать, а этого не происходит. И тогда он извращает ситуацию, делает из мухи слона, обвиняя других

 онм естественно, недоумевают и уже по-настоящему стараются отгородиться от странного человека. Тогда тот начинает преследования. Он обуреваем жаждой мести. Ему бы остановиться, спросить себя или других – почему это происходит со мной снова и снова?

 Жизнь можно начать сначала в любой момент. Но чем дальше вы уходите в лес, тем больше там зарослей, которые нужно разгребать.  Чем больше вы совершаете зла и испытываете гнева, тем прочнее на вашем лице закрепляются морщины недовольства. Чем чаще вы заливаете алкоголем свои неурядицы и обвиняете других в своем несчастье, тем скорее ваш лик становится серым и безжизненным, а это точно не привлекает к вам удачу. 

 Остановите мгновенье и развернитесь в другую сторону – к счастью. Если вы принимаете такое решение, действительно ему следуете, то на вашем пути все меньше будет препятствий и все больше поддержки и принятия.

Начинать нужно с того, чтобы давать, а не просить. И уж тем более не с того, чтобы утопить другого. Счастливый человек знает, сколько нужно дать любви – бескорыстной, безответной, чтобы получить награду – ту самую любовь, которая была когда-то посеяна. 

Она выросла, окрепла и вернулась через других людей, откуда вы не ждали, но она возвращается обязательно. Но если вы не посадили зерно любви, не затратили сил на его взращивание, то не ждите результат, — от осинки не родятся апельсинки.

  про это есть у чехова

Они «… боятся всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…», то есть боятся жить полно, без мнимых запретов и ограничений. Сосредоточением или даже источником этого угнетённого существования является Беликов и такие люди, как он: «… многолюдная гимназия, в которую он шёл, была страшна, противна всему существу его…». Одиноко, на нелюбимой работе приходилось отбывать Беликову своё земное наказание. И только со смертью он обретает своё счастье:

противовес несчастному учителю греческого языка, чтящему запреты, Чехов приводит семью Коваленко – брата и сестру, которая «… ходит подбоченясь, хохочет, поёт и пляшет…». Они счастливы хохотать, петь, громко басом разговаривать, кататься на велосипедах, хлёстко и точно высказывать всё, что думают. Только этих героев в данном рассказе Чехов наделяет живой украинской речью, практически лишённой канцеляризмов и официальной топорности. Они могут быть счастливы, потому что не делят жизнь на запреты и разрешения циркуляров, а просто живут.

о пандемии

«Нас застала врасплох неожиданная и яростная буря, и все мы вдруг заметили, что находимся в одной лодке, одинаково хрупкие и растерянные», — сказал Франциск

Он назвал пандемию той тьмой, которая легла на улицы и площади городов, и поблагодарил людей, которые в это сложное время не поддаются панике и поддерживают остальных.

  для тех кто исповедует всеобщее священство пандемия менее

  тревожна — взял сухарик — 30 грамм кагора — помолился и   семья совершила евхаристию — но вот те кто ни шагу не   могут без иереев проблемма — те сами уже боятся — недавно   священник отказался отпевать пока умершего не заколотят —

  общаться тоже можно онлайн — полно сервисов

  евангелизировать сложнее — но есть опыт подпольной жизни

  в ссср когда похороны были главными точками проповеди, тем

  более что сейчас похороны участились

 Пандемия коронавируса — это, возможно, «последний звонок» для человечества, призывающий людей обратиться к духовной жизни

«Быть может, род человеческий дошел до некой точки, и, чтобы она не оказалась точкой невозврата, Господь погружает нас в такую ситуацию, чтобы мы могли увидеть тщетность того, чему отдаются лучшие годы жизни, все силы, все напряжение ума и воли. 

Поэтому главный вывод, который мы должны сделать из напасти, обрушившейся на весь род человеческий, — это то, что такие события не могут происходить вне божественного промысла. Это очень сильный и, может быть, даже последний звонок для всех нас», — сказал патриарх Кирилл

По его словам, эпидемия потребовала от людей «налагать на себя очень большие самоограничения» и «жить не по закону похоти».

«В самом деле, если у людей не хватает разумения, силы воли, подлинного целеполагания, чтобы жить не по закону похоти, то Господь вдруг призывает всех нас изменить свою жизнь — ради своего здоровья и ради того, чтобы избежать преждевременной кончины. 

Уединение, отказ от достижения целей, которые еще вчера казались важными и необходимыми, — действительно, сам Бог предоставляет нам возможность о многом подумать, многое переосмыслить», — объяснил патриарх.

У Мопассана есть рассказ о двух сестрах.

Старшая пережила в молодости утрату: ее жених, красивый и любящий, накануне свадьбы поел пирожных и умер в муках. Отравился, — тогда это часто бывало. И старшая так и не вышла замуж — она очень любила своего жениха. Младшая сестра решила тоже замуж не выходить. И свою жизнь полностью посвятила сестре. Принесла такую жертву, хотя многие предлагали ей руку и сердце. Но она так и прожила жизнь подле сестры, убивающейся по своей утрате. Так они вместе и состарились; невеста-вдова и ее необыкновенно добрая и кроткая младшая сестра. И только в старости, на пороге смерти, выяснилось, что жениха убила младшая сестра. Она завидовала сестре. Ей самой жених очень нравился. И от зависти и ревности она начинила пирожное толченым стеклом…

Это страшная история о человеческих отношениях и о зависти с ревностью напополам. О пирожном со стеклом. Со стороны кажется, что один человек принес свою жизнь в жертву другому. До конца дней любил, обслуживал, поддерживал… Но иногда именно этот человек лишил другого счастья. Отец или мать могут помешать взрослому ребенку жениться или выйти замуж. Не отравляя пирожное, отравляя душу и отношения. Женщина может женить на себе того, кто ее не любит — есть разные способы для этого. И психологические, и магические, которые наука отрицает. А потом всю жизнь терпеть алкоголизм мужа и его безобразное поведение; рабы ведь бунтуют иногда… Можно лишить человека его пути, не дать реализовать талант, обрезать крылья, а потом заботиться и проявлять терпение всю жизнь, а окружающие будут хвалить и изумляться доброте… Когда человека лишат счастья, к нему могут очень по-доброму относиться. Очень терпеливо и заботливо. Как младшая сестра к старшей сестре. И могут так и провести жизнь вместе с тем, кого лишили счастья, любви, свободы. И говорить: видишь, я все для тебя делаю. Чего же тебе еще надо?

Уже ничего не надо. И жертва с палачом мирно пьют чай, вместе стареют. И ужасная тайна скрыта до поры, до времени. А время — его не повернешь назад. И уже ничего не изменишь…

Ги де Мопассан

Исповедь

   Маргарита де Терель умирала. Ей было пятьдесят шесть лет, но на вид не менее семидесяти пяти. Она задыхалась, лицо ее, белое, как простыня, судорожно дергалось, все тело мучительно дрожало, а глаза дико блуждали, словно ей чудилось что-то страшное.

   Ее сестра Сюзанна, старше ее на шесть лет, рыдала, стоя на коленях около кровати. На маленьком, покрытом салфеткой столике у ложа умирающей стояли две зажженные свечи, так как должен был прийти священник для соборования и причащения.

   В спальне был зловещий беспорядок последнего безвозвратного прощания, как во всякой комнате, где лежит умирающий. На столах и полках — пузырьки из-под лекарств, во всех углах — полотенца, отброшенные второпях ногой или половой щеткой. Стулья и кресла, расставленные как попало, словно разбежались от испуга во все стороны. Смерть притаилась где-то здесь и выжидала.

   История двух сестер была трогательная. Ее рассказывали по всей округе, и не раз она вызывала у слушателей слезы умиления.

   Старшая, Сюзанна, когда-то любила одного молодого человека, он тоже любил ее, они были обручены, день свадьбы был уже назначен, но жених Анри де Сампьер скоропостижно скончался.

   Девушка была в полном отчаянии и поклялась никогда не выходить замуж. Она сдержала слово. Надев вдовье платье, она так и не сняла его. И вот однажды утром ее сестра, ее младшая сестра Маргарита, которой было только двенадцать лет, бросилась к ней в объятия и сказала:

   — Сестрица, я не хочу, чтобы ты была несчастной. Не хочу, чтобы ты проплакала всю жизнь. Никогда, никогда, никогда я не покину тебя! Я тоже никогда не выйду замуж. Я останусь с тобой навсегда, навсегда, навсегда.

   Сюзанна, растроганная этой детской преданностью, поцеловала сестру, но не поверила ей.

   Однако младшая тоже сдержала слово и, несмотря на увещания родителей, несмотря на мольбы старшей, так и не вышла замуж. Оно была хороша собой, очень хороша; многие молодые люди влюблялись в нее, но она всем отказывала; она не покинула сестры.

   Они прожили вместе всю жизнь, никогда не расставаясь. Они шли бок о бок одной и той же дорогой, связанные неразрывными узами. Но Маргарита всегда казалась печальной, удрученной, более суровой, чем старшая сестра, словно великая жертва надломила ее силы. Она быстрее состарилась, поседела в тридцать лет и часто хворала, как будто ее снедал какой-то тайный недуг.

   Теперь она умирала первой. Уже сутки она не говорила ни слова. Только на рассвете она сказала:

   — Пошлите за священником, пора.

   Конвульсивно вздрагивая, она все время лежала на спине, страшная на вид, беспрестанно шевеля губами, словно из глубины ее сердца уже поднимались какие-то ужасные слова, но еще не могли сорваться с языка, и смотрела вокруг себя безумными от страха глазами.

   Ее сестра, припав лбом к краю постели, плакала в глубокой скорби, повторяя:

   — Марго, родная моя, детка моя! Она всегда называла ее «деткой», так же как младшая называла старшую «сестрицей».

   На лестнице послышались шаги. Дверь открылась. Появился мальчик-служка, а за ним — старый священник в рясе. Увидев их, умирающая быстро приподнялась, села и, с трудом открыв рот, прошептала несколько слов, царапая ногтями по простыне, словно хотела разорвать ее.

   Аббат Симон подошел, взял ее за руку, поцеловал в лоб и ласково сказал:

   — Господь простит вас, дитя мое. Будьте мужественны; час настал, говорите.

   Маргариту охватила такая сильная дрожь, что вся ее кровать затряслась. Умирающая пробормотала:

   — Сестрица, садись и слушай… Священник нагнулся к Сюзанне, припавшей к постели, поднял ее, усадил в кресло и, взяв за руки обеих сестер, произнес:

   — Господи боже! Пошли им силы, будь милостив к ним.

   И Маргарита заговорила. Слова, одно за другим, вырывались из ее горла, хриплые, отрывистые, как бы угасающие.

   — Прости, прости, сестрица, прости меня!.. О, если бы ты знала, как я всю жизнь боялась этого часа!..

   Сюзанна лепетала сквозь слезы:

   — В чем тебя простить, детка? Ты отдала мне все, всем пожертвовала ради меня. Ты ангел…

   Но Маргарита прервала ее:

   — Молчи, молчи! Дай мне сказать.., не перебивай… Как страшно!.. Дай мне сказать все.., до конца… Не шевелись… Слушай… Ты помнишь.., помнишь… Анри?..

   Сюзанна, вздрогнув, посмотрела на сестру. Та продолжала:

   — Выслушай меня, и ты все поймешь. Мне было тогда двенадцать лет, только двенадцать лет, ты помнишь, не правда ли? Я была избалована, делала все, что вздумается!.. Ты помнишь, как меня баловали?.. Слушай же… Когда он в первый раз приехал к нам, на нем были лакированные сапоги; он сошел с лошади у крыльца, извинился за свой костюм и сказал, что приехал сообщить папе какую-то новость. Ты помнишь все это, да?.. Молчи… Слушай… Увидев его, я так была поражена его красотой, что остолбенела и простояла в уголке гостиной все время, пока он разговаривал с папой. Дети — совсем особенные, ужасные существа… О, как я мечтала о нем!

   Он приехал еще раз.., стал бывать в доме… Я смотрела на него во все глаза.., всей своей душой… Я была старше своих лет.., и много хитрее, чем казалась… Он начал бывать чаще… Я думала только о нем. Я шептала: «Анри… Анри де Сампьер!» Потом сказали, что он женится на тебе… О, сестрица, какое это было для меня горе.., какое горе, какое горе! Я не спала три ночи и все плакала… Он приходил каждый день, после завтрака.., помнишь? Не отвечай.., слушай… Ты делала для него пирожные, которые он очень любил.., из муки, масла и молока… О, я тоже умела их готовить!.. Я и сейчас могла бы сделать их, если было бы нужно. Он проглатывал их целиком, выпивал стакан вина.., и говорил: «Замечательно!» Ты помнишь, как он говорил это?

   Я ревновала, о, как я ревновала!.. Приближался день твоей свадьбы. Оставалось только две недели. Я совершенно обезумела. Я говорила себе: «Он не женится на Сюзанне, нет, я не хочу этого. Он женится на мне, когда я вырасту большая. Я никого не полюблю в жизни так сильно, как его…» Но однажды вечером, за десять дней до свадьбы, ты гуляла с ним перед замком при свете луны.., и там.., под елью.., под большой елью.., он обхватил тебя обеими руками и поцеловал долгим-долгим поцелуем… Ты помнишь это, не правда ли? Это был, вероятно, ваш первый поцелуй… Да… Ты была такая бледная, когда вернулась в гостиную!

   Я видела вас, я была в саду, в кустарнике. Я пришла в бешенство. Я убила бы вас, если бы могла!

   Я сказала себе: «Он никогда не женится на Сюзанне! Он ни на ком не женится. Я не вынесу такого несчастья». И вдруг он стал мне глубоко ненавистен.

   Тогда знаешь, что я сделала?.. Слушай… Я видела, как наш садовник приготовлял колобки, чтобы травить бродячих собак. Он камнем разбивал бутылку и толченое стекло клал в мясной шарик. Я взяла у мамы аптекарский пузырек, искрошила его молотком и спрятала толченое стекло в карман. Это был блестящий порошок… На следующий день, когда ты приготовила пирожные, я разрезала их и подмешала туда порошок.., он съел три штуки.., и я тоже съела одно… Шесть остальных я бросила в пруд… Два лебедя умерли через три дня.., помнишь? Молчи же… Слушай, слушай… Только я одна не умерла.., но осталась больной навсегда… Слушай… Он умер… Ты знаешь… Слушай… Это еще ничего… Но потом.., все время.., было самое страшное… Слушай…

   Вся жизнь, вся моя жизнь.., какая это была мука! Я сказала себе: «Я больше не покину сестру и перед смертью все скажу ей…» Да… И с тех пор я всегда думала о том часе.., о том часе, когда я признаюсь тебе во всем… Час настал… Как мне страшно!.. О!.. Сестрица!

   Утром и вечером, днем и ночью я все думала: «Придет время, и я признаюсь ей во всем…» Я ждала. Ах, какая это пытка!.. И вот я все рассказала… Молчи! Ни слова… Теперь мне страшно, страшно… О, как мне страшно!.. Если я теперь увижу его.., на том свете.., если увижу, — подумай только?.. Ведь я увижу его первая!.. Я не посмею!.. Но придется… Я умираю… Прости же меня! Прости!.. Я не могу предстать пред ним без твоего прощения. Скажите ей, господин кюре, чтобы она простила меня… Скажите, прошу вас… Я не могу умереть без этого…

   Она умолкла, и, тяжело дыша, судорожно царапала ногтями по простыне…

   Сюзанна закрыла лицо руками и не шевелилась. Она думала о нем, о том, кого могла бы любить так долго. Какую хорошую жизнь могли бы они прожить! Она снова видела его, видела в исчезнувшем прошлом, в далеком, навсегда угаснувшем прошлом. О дорогие мертвецы! Как они терзают нам сердце! А этот поцелуй, его единственный поцелуй! Она сохранила его в душе. И после него — ничего, ничего за всю жизнь!..

   Вдруг священник выпрямился и громко крикнул дрожащим голосом:

   — Мадмуазель Сюзанна! Ваша сестра умирает! Сюзанна отвела руки от залитого слезами лица, бросилась к сестре и, крепко целуя ее, шепнула:

   — Прощаю тебя, детка, прощаю…